Тёмный Шубин
22 января 2019 г.
— … Вот, значит, появилась эта польская снайперша. Такая лютая была – просто спасу нет! Парни уже боялись до ветру сходить спокойно. Много она наших тогда перещёлкала – троих насмерть, ещё нескольких ранила. А что такое из снайперской винтовки ранение – это ж считай полноценный инвалид! Паренька одного так жалко – он у меня заряжающим был, — прямо в каску ему влепила. А что такое эти старые советские каски? Ими разве что удобно землю копать или воду черпать. Можно в них как в ночной горшок ходить, но человека она особо не защищает. Так, самоуспокоение. Это ж не кевлар… В общем, Поэт вкрай озверел и дал указание эту снайпершу уничтожить во что бы то ни стало. Только она хитрая была – сколько не минировали, растяжки не ставили, а ничего ей сделать не могли. Видать, она ещё где-то в Чечне налабалась. В итоге Поэт дал приказ поставить на круглосуточное боевое дежурство Зушку. Знаешь, что это такое?
Лика отрицательно помотала головой. Туман махнул рукой на небольшое орудие с двумя стволами, установленное в кузове грузовика, сплошь усеянного ржавыми пулевыми отверстиями.
— Вон, с двумя стволами. Сильная штука – 2000 выстрелов в минуту делает и калибр там солидный. Так что, когда в очередной раз наша полька пришла пацанов отстреливать, только она успела один разок выстрелить, бойцы в том направлении отработали, даже не целясь. Выложили весь боекомплект. Мы потом ходили смотреть, так там ничего бы не выжило – от снайперши одни какие-то клочки остались. Даже документов не нашли, а жаль…
Туман высосал из окурка последнюю порцию дыма и щелчком отшвырнул его в сторону. Потом усовестился и сбегал потушить, чтобы не занялась сухая трава. Снова тяжело опустился на скамейку рядом с худой и сосредоточенной Ликой.
— А ты чего, дочка? Пошла бы себе в медсёстры – у нас постоянно нехватка, да и раненых полно. Всё лучше, чем снайпером – это наука непростая, да и опасная.
Лика поморщилась.
— Вы знаете же, что тут всё опасно. И в медсанбате опасно – я когда в «семёрку» просилась, там как раз рядом с медицинской палаткой две мины упали и фельдшера насмерть убило, а двух медсестёр покалечило. И в городе опасно…
Она осеклась.
— Я воевать хочу, а кроме как в снайпера никто меня не возьмёт. Я сильная, и терпеливая, выносливая. Стреляю с детства – отец меня учил, а потом в тир ходила частенько. Мне не привыкать. Вы главное мне поверьте, а я не подведу… Убью, сколько успею…
Туман посмотрел на неё своими круглыми птичьими глазами, спрятавшимися в растрёпанных гнёздах седых бровей. Потом потянулся за новой сигаретой. Досадливо плюнул, поняв всё.
— Убили кого?
Лика коротко кивнула. Отвернулась, чтобы высушить глаза.
— Мужа и сына. Родных больше никого…
Туман деликатно отвернулся и сделал вид, что пристально изучает рацию. Сопел и кряхтел с минуту, а потом, напустив на себя безразличный вид, встал и кивком головы увлёк Лику за собой в холодное кирпичное здание недостроенной школы.
— Ладно, сейчас пойдём — постреляем. Если действительно хорошо будешь работать, то я тебя возьму. У нас как раз СВД свободная есть – выгнали одного красавца за синее дело. Был снайпером-героем, теперь в роботах.
Лика с непониманием посмотрела на Тумана.
— Это что такое?
— Да что-то типа штрафбата. На передовой искупают – окопы роют, блиндажи строят. 200-х подбирают. Иногда, если особо тяжкие провинности, могут и на разминирование отправиться. Полезные люди, хотя и бестолковые.
— А на разминирование за что?
— Ну всякие случаи бывают. Недавно одного майора милиции отправили – он, гад, наркобесов крышевал. Был еще один придурок, который напился и спьяну застрелил товарища… В общем, бывает такое, что попадается нечисть – люди-то разные.
Лика с пониманием кивнула. Приняла из рук Тумана тяжелую и длинную снайперскую винтовку, едва пахнущую машинным маслом. Сначала осторожно, а потом всё более уверено обследовала затворную часть. Прицелилась…
Туман засмеялся.
— Это тебе не кино про техасского рейнджера. Стрелять надо лёжа, а то дух вышибет или сломает твои нежные косточки.
Он достал несколько пачек патронов в вощеной бумаге – пойдём, постреляем. Лика рассовала патроны по карманам, взяла винтовку двумя руками и засеменила за Туманом…
+++
Первые недели службы были утомительные бессонницей и спорадическими перемещениями по степи. Командование бросало подразделение, к которому прикомандировали Лику, из одного безмолвного посёлка в другой, с террикона на террикон, от моста к мосту, но все было бесполезно. Ожидалось то ли масштабное наступление, то ли одиночный прорыв – никто ничего толком не знал, и порой Лике казалось, что командование просто играет в войну, двигая, как игрушечными солдатиками, живыми людьми.
Она не роптала и никогда не выказывала недовольства. Молча сосредоточенно выискивала оптимальную позицию для лежки. Маскировалась, как умела, а потом сутки напролет, под палящим степным зноем и в ночную Донбасскую стужу, лежала внимательно всматриваясь в зрачок оптического прицела, выискивая врага.
Бойцы ее полюбили. Вначале пытались «замолаживать» с ней, отпускали солёные шуточки, скалясь жёлтыми от крепкого чая и скверных белорусских сигарет зубами. Она не реагировала, но и агрессии не проявляла. Если шутка её не касалась, тихо смеялась, как будто издали звенел колокольчик. Её сосредоточенное спокойствие, скромность и неприхотливость всем нравилась и вскоре ополченцы начали «брать над ней шефство». То здоровенный Пуля во время марш-броска молча отбирал у неё винтовку, шутя забрасывал на плечо и нёс долгие километры, несмотря на то, что и так был обвешан выстрелами для РПГ. То Кок втихомолку подсовывал ей сверх нормы пайку сгущенного молока, а потом долго и обстоятельно ругал фашистов – у него пропала без вести дочь; скорее всего – погибла. Сообща ополченцы справили своей снайперше удобный и лёгкий спальный мешок защитного цвета. В общем, заботились – как могли.
В своём деле Лика поднаторела быстро. Конечно, была значительная разница: стрелять в тире по бумажным и жестяным мишеням, или же с папой на охоте по глупым фазанам было совсем иначе – здесь приходилось выцеливать крохотные человеческие фигурки. Вначале ей казалось, что будет тяжело выстрелить в живого человека, но потом, когда впервые поймала в перекрестье прицела лениво потягивавшегося вражеского солдата, она сработала чётко и холодно, как механизм.
Первый её враг ушёл, зато уже на следующий день она сняла вальяжно покуривавшего артиллериста. Потом была дуэль с не слишком умным снайпером, продлившаяся почти двое суток. Врага погубила вредная привычка – Лика вычислила его по едва заметному табачному дымку и вмиг излечила от вредной привычки. Потом были новые и еще новые – изможденная бессонницей, уставшая от постоянной охоты она перестала считать свои жертвы. Желала только одного – забрать с собой как можно больше фашистов, прежде чем обрыдлую ей жизнь завершит мина или снаряд противника.
Дни были молниеносно неузнаваемы снаружи и утомительно однообразны внутри, но однажды давно обещанное наступление наконец началось. Подразделение, в котором служила Лика, оказалось на переднем крае обороны. Командование, как водится, узнало обо всем в самый последний момент и начало отдавать противоречивые приказы в тот момент, когда разрозненные группы ополчения одна за другой уже принимали бой.
Лику боестолкновение застало на боевом дежурстве. Она открыла огонь по солдатам противника, жалея, что взяла слишком мало патронов. Много стрелять не пришлось – неподалеку от ее лежки разорвался снаряд, и девушка потеряла сознание.
Когда сознание вернулось, Лика с ужасом поняла, что она погребена заживо под рыхлой пахнущей сыростью землёй. В панике она забилась, как птица, пытаясь прорваться к воздуху и солнцу, и тут же ее ногу, а вслед за нею бедро и потом всё тело пронзила боль настолько сильная, что на несколько минут она вновь потеряла сознание. Очнувшись, Лика застонала от невыносимой муки. До крови кусая пересохшие губы, она выползла из-под присыпавшего её грунта и недолго отдыхала, закрыв глаза и глубоко дыша. Потом собралась с духом и посмотрела, как заглядывают в дурманящую бездну, в эпицентр боли.
Левая нога ниже колена была покрыта липкой массой, состоявшей из земли и крови. Ступня лежала немного сбоку, соединённая с остальной конечностью грязно-бурым куском мяса. Лику вырвало, и она снова потеряла сознание, но быстро пришла в себя. Умирать что-то перехотелось, а значит, нужно было собрать волю в кулак и действовать. Время от времени впадая в беспамятство, она полностью отрезала ступню. Потом добыла из мародёрки – кармана на спине, аптечку, вколола себе антишоковый препарат, остановила кровь и наложила повязку.
Тем временем стало вечереть. Лика, немного придя в себя после обезболивающего укола, попыталась оглядеться вокруг, но высокая трава мешала обзору, а встать она не могла. Где-то вдалеке зычно ухали пушки, но чья это была артиллерия и где она находилась, Лика не могла определить. Оставаться на месте не имело смысла, и девушка осторожно стала ползти в сторону лагеря.
Перемещаться было невероятно сложно – жёсткие волокнистые стебли трав драли на ней китель, резали руки, цеплялись за снайперскую винтовку, которую Лика решила взять с собой, и не хотели отдавать. Резкие движения вызывали приступы непереносимой боли и приступы тошноты. Время от времени она теряла сознание, но продолжала упорно двигаться вперёд до тех пор, пока, взобравшись на небольшой пригорок, не убедилась в том, что лагеря больше нет.
Издали она видела, как между дымящихся остовов транспорта и сгоревших палаток бродят украинские солдаты. Вот один остановился, наклонился над чем-то, невидным в густой поросли, потом выпрямился, снял с плеча автомат и несколько раз выстрелил.
— Раненых добивают!
Эта мысль отключила боль, здравый смысл и чувство самосохранения. Не колеблясь, Лика зарядила винтовку, заняла удобную позицию и прицелилась. Она успела снять двоих, прежде чем противник разобрался, с какой стороны ведётся огонь и открыл ответную стрельбу. Девушке удалось убить или ранить ещё одного, прежде чем пули начали в буквальном смысле свистеть над её головой. Телом она чувствовала вибрацию, когда несколько пуль вошло в землю рядом с её рукой.
Вероятно, через несколько минут Лика была бы мертва, но в этот момент по недавно занимаемым позициям ударила артиллерия ополчения – видимо, кто-то из бойцов успел вызвать огонь на себя, а может, сработала разведка… На несколько минут воздух наполнился грохотом, землёй и огнём – как будто неведомый гигант охаживал просеку огромной дубиной. Лика переждала обстрел, уткнувшись лицом в землю. Она разглядывала маленького муравья, сражавшегося на куске сланца с крылышком стрекозы. Муравей ничего не знал ни о Лике, ни о том, что буквально в нескольких сотнях метров от него великан что есть сил лупит по земле палицей. Для муравья всё это было очевидной бессмыслицей, потому что в его мире не было ничего подобного.
+++
Лика лежала и лениво смотрела, как плавает в белом мареве больничной палаты плоская таблетка светильника. Культя ужасно чесалась под бинтами, и она пыталась отвлечься, но это не всегда удавалось.
— Что, когда твой красавчик придёт?
Лика медленно повернулась и поглядела на Светку – соседку по палате, умудрившуюся в разгар войны сломать ногу, катаясь на роликовых коньках.
— Мне всё равно. Вот если бы он мне ногу почесал или какой-то отравы уколол, был бы он мне самый лучший человек на планете. А пока мне не до него.
Она вновь принялась медитировать на таблетку светильника.
— Ой, как будто я ничего не вижу – как вы друг на друга смотрите…
Светка, приподнявшись на локте, подождала ответа, но потом устала и улеглась; стала что-то набирать в телефоне.
— Я как живой мертвец. Лежу в этом склепе, как сушёная стрекоза в коробке с ватой.
Лика лениво улыбнулась своим мыслям, представляя у себя под спиной распластанные на больничной кровати прозрачные перепончатые крылья.
— Всегда было интересно – вот в фильмах про зомби, когда они заражают остальных людей, что было бы, если бы все стали такими же мёртвыми. Вот если они всех-всех уже перекусают и когда уже некого будет пожирать, то есть совсем нормальных не останется – что тогда они будут делать?
Будут бесцельно бродить по планете, постанывая «мозги»? Станут слоняться и ловить сусликов, пока в них окончательно не кончится завод, который им накрутил Бог? Что вообще с ними станется, если жизнь в нашем традиционном понимании исчезнет? Что если то, что мы считаем смертью, станет их жизнью?
Может они так пошатаются, а потом со скуки начнут строить собственное общество. Такое себе общество всеобщей зомби-демократии и зомби-справедливости…
Лика вновь улыбнулась. Ей представился экс-президент в роли зомби, призывающий к скорейшей интеграции в дружную семью европейских народов-зомби.
— Может, они просто сменили бы нас, людей, а потом начали бы жить какой-то своей жизнью. Наверное, понятной для нас, а может, и не очень. Кто знает, что такое на самом деле смерть? Кто это знает? Вот я думала, что я уже умерла, а как потом хваталась за своё паскудное существование… Как тащила по степям за собой винтовку и свою укороченную ногу… Как старательно ползла, потом — операции, теперь здесь лежу.
Может быть, ещё рано умирать, даже если кажется, что внутри всё умерло и ничего живого в тебе уже не осталось. Может быть, есть какая-то ещё жизнь, пусть и совсем другая, но не обязательно совсем уж чужая…
— О чем вы так сосредоточенно думаете?
В дверях палаты стоял «красавчик» — доктор, делавший Лике операцию.
— Думаю о том, могут ли зомби построить демократическое общество и есть ли жизнь после смерти.
Светка прыснула на соседней кровати. Доктор тоже улыбнулся, но тут же напустил на себя серьёзный вид. Подошел и стал осматривать дренаж. Потом посмотрел на Лику и улыбнулся.
— И что вы думаете? Есть там жизнь?
Лика внимательно посмотрела ему в лицо, а потом улыбнулась в ответ.
— Я не знаю. Но думаю, что это можно проверить.
Источник: https://www.facebook.com/bodrijar/posts/227529711518362
